"Три вещи, которые тебе хотелось бы купить поздно вечером - тема от Крыськи, которой за нее большое спасибо. Меня чота зацепило прямваще.

Глинтвейн

В конце ноября, когда часам к семи вечера уже невозможно вспомнить, как выглядел город при дневном свете, выйти из дома, почти наощупь пересечь темный двор, свернуть на центральный проспект, идти мимо сияющих витрин, театров и кофеен, поздороваться со знакомыми старухами-цветочницами, несущими ночную вахту напротив магазина Zara, прибавить шагу, еще.
Через дорогу от Кафедры, на маленькой площади, от которой берет начало улица Тилто, пестреет огнями и булькает котлами рождественская ярмарка. Мне – сюда. Здесь и только здесь продают белый глинтвейн с медом и пряностями, лучше которого, как говорили мы в детстве, в мире и в жизни – нет ничего.
Красный тут, впрочем, тоже хорош.
Положить на прилавок тяжелую холодную монету, взять в руки горячий пластиковый стаканчик, сесть на лавку, сделать несколько глотков, вскочить, допивать на ходу, поспешно развоплощаясь в веселой апельсиновой тьме любого из окрестных переулков.
Главное - не вспоминать, что уличная рождественская ярмарка была у нас только однажды, в позапрошлом году. В прошлом она перебралась под крышу большого торгового центра, утратив по дороге радостный смысл и белый глинтвейн - навек. Не надо, пожалуйста вспоминать об этом, потому что машину времени так и не изобрели, прошлого, как известно, вовсе нет, и будущего тоже, есть только слова «прошлое», «будущее», помогающие заполошному человеческому уму хоть как-то принять и освоить бесконечное переменчивое «сейчас». На данном участке наше «сейчас» темное, влажное, освещенное скудным оранжевым светом уличных фонарей, благоухающее корицей и цедрой, горячее, опьяняющее, как белый глинтвейн в пластиковом стакане, ровно на три секунды, пока длится обжигающий глоток.


Билет на ночной автобус

Выйти вечером, например, за хлебом, или лимонами к чаю, да мало ли что может понадобиться на ночь глядя, по рассеянности свернуть на набережную, увидеть подъезжающий к остановке троллейбус, побежать, в последний момент ухватиться за поручень, влететь в салон. Куда едем? До вокзала?
Вот оно, значит, как.
Выйти на конечной, свернуть направо, по узкой тропинке, петляющей меж киосков с чебуреками и мобильными телефонами, дойти до автовокзала, кассы работают до десяти, у нас еще почти полчаса.
Купить билет на первый попавшийся ночной автобус. Выбор, прямо скажем, невелик: Варшава, Варшава, Киев, Таллин, снова Варшава, на тридцать первой платформе, отправление через десять минут, да, через Каунас, а как еще.
Выбросить наполовину выкуренную сигарету, почти на ходу влететь в отъезжающий автобус, самый последний ночной до Варшавы, следующий в половине шестого утра, в салоне три пассажира, я – четвертый, уж как-нибудь поместимся, поехали, поехали, а то передумаю, и что тогда будет с вами, дорогие попутчики, выдуманные наскоро вот прямо сейчас, пока я иду за чертовым хлебом и чертовыми лимонами в ближайший чертов супермаркет, он до одиннадцати, успею, не вопрос, можно еще полчаса посидеть тут с вами, прислонившись огненным лбом к ледяному оконному стеклу, за которым тьма всех дорог мира сего и свет всех звезд, всех автомобильных фар, всех уличных фонарей.

Гиацинт в горшке

Когда в городе станет светло от снега, выйти из дома в полночь, с последним ударом часов, вынести легкие деревянные санки, сесть на них, поставить ноги на полозья, закрыть глаза и ждать.
Вскоре санки тронутся с места, тогда глаза можно открыть. И увидеть мамину спину в теплой куртке цвета подгнивших оливок, мамины ноги в разношенных теплых сапожках, белый вязаный берет с зеленым помпоном, в одной руке у нее пустая кошелка, в другой – веревка, привязанная к санкам, а в третьей, очевидно, чаша из черепа, наполненная кровью, обязательный атрибут тибетского милосердного божества.
Когда идет снег, мама всегда возит меня в магазин на санках. Всегда – это значит все четыре раза, все-таки снег у нас большая редкость, так чтобы выпал и не сразу растаял, случается далеко не каждый год, поэтому маме совсем не трудно таскать за собой санки с увесистым, «невроку», как говорили соседские бабки, ребенком. Я хочу сказать, ей просто не успело надоесть - всего четыре снегопада, а потом все закончилось. В смысле, ее жизнь.
Сидеть на санках, закрыв глаза, прижав к животу пустую мамину кошелку, тайком сдвигать на затылок жаркую колючую шапку, радоваться, что мы сегодня отправились в дальний магазин, это целых двадцать минут поездки на санках и еще двадцать обратно, а в ближний было бы всего пять плюс пять.
А потом еще раз открыть глаза и обнаружить себя у входа в ночной супермаркет «Максима», ноги промокли насквозь, шапка потерялась где-то по дороге и, конечно, никаких санок, откуда у меня санки, зачем они мне нужны, я давным-давно взрослый человек, вы что.
Войти в магазин, чтобы согреться, задохнуться от сладкого горького запаха расставленных в холле цветов, купить лиловый гиацинт в горшке и полдюжны дурацких газет – завернуть, чтобы не замерз. Бережно сунуть сверток под куртку, кое-как застегнуться, укутаться шарфом и выйти в сияющий заснеженный мир, до дома отсюда все те же двадцать минут пешком, как от «дальнего магазина» в детстве - вниз с холма, почти бегом, почти до самой реки."
(с)

Взято тут.